Несколько лет назад один немецкий театральный критик, посетивший фестиваль в Тампере, восхищался увиденным им там национальным театром. Он написал критическую статью под заголовком "Финляндия - театральная страна, которой не существует". Заголовок содержит в себе две истины, два аспекта современной реальности. Финляндия действительно театральная страна, потому как в этой стране с населением чуть более пяти миллионов имеется пятьдесят девять театров с государственной поддержкой и многие десятки профессиональных любительских групп. В профессиональных театрах ежегодно продается около трех миллионов входных билетов, не считая билетов на открытые площадки, которым в этой стране несть числа. Если подойти к данному факту с точки зрения статистики, то становится очевидным, что число театров на душу населения в Финляндии необыкновенно высоко.
Конечно, статистика не может отражать содержательную и качественную сторону национального театра. Финскоязычный профессиональный театр существует всего лишь сто тридцать лет, но за это время он развился в своеобразную систему, состоящую из современной западноевропейской драматургии, классики и финской национальной драматургии. Половина всех премьерных спектаклей в год - это спектакли, созданные на основе национального материала. К классикам финской национальной драматургии принадлежат Алексис Киви и три женщины - литератора - Мина Кант, Мария Йотуни, Хелла Вуолийоки (ее пьесы "Каменное гнездо" и "Женщины Нискавуори" помнят российские театралы старшего поколения). Женщины в финском театре играют необыкновенно значимую роль, и не только в качестве зрителей. Женщины стали выдающимися режиссерами, директорами театров, а в последние годы входят в число самых успешных авторов, пишущих для театра, имеющих свой индивидуальный творческий почерк.
Если воспринимать театральную жизнь Финляндии извне, то мало кто имеет четкое представление о происходящем в этой стране. Именно это и имел в виду немецкий критик в последней части заголовка к своей статье. Финские театры и театральные группы редко увидишь на популярных театральных фестивалях, финская драма практически не представлена в репертуаре зарубежных театров. Причиной этого является не качество финского театра или национальной драматургии, а незнание его. Только редкие представители европейских театральных фестивалей находят в себе силы отправиться в эту страну, чтобы на месте познакомиться со всей палитрой финского театра. Еще реже к литсотрудникам зарубежных театров попадают в руки финские пьесы, поскольку переводов практически нет. Так возникает замкнутый круг: отсутствие информации порождает отсутствие интереса, а отсутствие интереса не способствует притоку информации.
Ситуация начала меняться в связи с созданием творческих лабораторий по мастерству театрального перевода. На базе этих мастерских созданы переводы наиболее значительных финскоязычных театральных текстов на основные европейские языки. Благодаря наличию подобных переводов, наиболее качественная национальная драматургия стала постепенно пробуждать интерес к финскому театру вообще.
Имя одной из наиболее значительных современных театральных авторов Финляндии Лауры Руохонен стало первым известным именем за рубежом. Она родилась в 1960 году, изучала биологию в университете Хельсинки, но затем поступила в театральный институт по специальности "драматург", который успешно окончила в 1988 году. Многие годы Руохонен работала в финском радиотеатре, в эти годы ею были написаны многие радиопьесы, принесшие ей известность, многочисленные премии и заслуженные награды. Сейчас она - свободный литератор, работающий прежде всего для театра, а кроме того, для телевидения и кино. Ее пьеса "Ольга" затрагивает не столь уж часто встречающуюся на сегодняшний день тему сложного чувства любви одинокой престарелой дамы к молодому человеку. Но Ольга не обычная старушка, ей удается изменить представление забулдыги Рундиса о ценностях человеческой жизни. Ольга и Рундис проживают уникальную любовную историю, несущую в себе угрозу традиционным устоям общества. Но это еще и история про то, сколь быстро и резко меняется вокруг нас мир, практически не напоминающий нам о прошлом.
Премьера "Ольги" состоялась в 1995 году в Финском национальном театре. Спектакль прошел с небывалым успехом. Пьеса переведена и сыграна на английском (в том числе в США), немецком и литовском языках. Ее премьера в театре "Траверс" в Эдинбурге стала лучшей премьерой Великобритании 2001 года.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ОЛЬГА, старая женщина.
ЯКОБ РУНДИС, молодой забулдыга.
РАУНО ЭРВАСТИ, владелец аникварного магазина.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ, фотограф-любитель.
ЭЛЛА, подружка Рундиса.
СИРККА, дочь Ольги, живет в Испании.
САВОЛАЙНЕН, председатель муниципалитета.
ПОЧТАЛЬОН.
ДВА САНИТАРА "Скорой помощи".
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
1. Пролог
Улица. Ночь. Из темноты выныривает мужчина, который медленно, словно он на Луне, бредет по дороге. Путь его пересекает женщина, Элла. По-видимому, она на мгновение потеряла его из виду и радуется, что снова нашла. Элла пытается увести Рундиса домой. Рундис пьян, поэтому своенравен и сопротивляется, насколько это в его силах.

ЭЛЛА. Дорогой! (Пытается уцепиться за Рундиса.) Пойдем домой.
РУНДИС. Неси меня.
ЭЛЛА. Дорогой!
РУНДИС. Неси! Дорогая! Любимая! Крошка! Неси! (Взбирается Элле на спину.) Вот так. Дорогая.

Элла уволакивает Рундиса на спине. Через мгновение Рундис возвращается. Элла пытается заставить его вернуться. Рундис кусает ее за руку и нахально удирает. Элла плачет.

2. Ольга
Ольга дома одна. Достает из пакета две деревяшки, топор и резиновые тапочки.

ОЛЬГА. Я не боюсь смерти. Поскольку я человек рациональный. Если начать сентиментальничать и жалеть себя, жизнь будет испорчена. (Вкладывает деревяшки в тапки.) С другой стороны, трудно размышлять, если тело постоянно ноет. Голова лучше соображает, когда тебе хорошо. Выходит, то, что хорошо, - также разумно. (Ударом топора умело отсекает носы у тапочек.) Именно так и задумано. В этих тапочках разум (тук) и чувство (тук) связаны так неразрывно, что лучше не смогла бы придумать вся западная философия. (Засовывает руки в тапочки и из отверстий шевелит пальцами.) Подошва цела, и пальцы смогут дышать. (Засовывает тапочки в комод дорогого дерева и запирает ящик.)

3. Эрвасти на лестничной площадке
Подъезд. Эрвасти с бумажкой, на которой написан адрес, ищет чью-то дверь. Его мобильный телефон подает сигнал.

ЭРВАСТИ (в трубку). Рауски? Шестьсот, не смеши. Шестьсот плюс девочки, иначе не стану и разговаривать. Это не моя проблема. Так ему и передай, что это не моя проблема.

На площадке гаснет свет. Темнота.
Черт побери! Здесь свет погас. Не до смеха! К черту, ситуация опасная – у меня новые ботинки, а подошвы, как стекло. Минуточку, минуточку, тут какая-то кнопка.

Эрвасти в темноте нажимает на дверной звонок Ольги. Ольга открывает, в руке у нее топор. Включается свет.

Вы спасли мне жизнь! (Помолчав.) Отложите топор. Не надо бояться.
ОЛЬГА. Я и не боюсь.
ЭРВАСТИ. И не надо. Я отец семейства. Смотрите. (Показывает Ольге золотую цепочку на шее.)
ОЛЬГА. Что это? Зубы?
ЭРВАСТИ. Угадали. Зубы дочерей. А когда родится наконец сын, я оправлю его молочные зубы в золото и помещу их посерединке. А до этого момента придется продолжать репетиции. (Достает листок бумаги.) Посмотрим. Правильно. Вы в моем списке.
ОЛЬГА. Я?
ЭРВАСТИ. Ольга Викстрем. Вы помните Иду Бакман?
ОЛЬГА. Может быть.
ЭРВАСТИ. Это моя мать. Вы были школьными подругами.
ОЛЬГА. Ей не удавались сочинения. Как-то она прочитала на уроке: "Гете был большой поэт", через "е", Ге-те. Преподаватель поправил, что произносится "Гёте". Тогда она сказала: "Гёте был большой поёт".
ЭРВАСТИ. (протягивает Ольге визитку). Антиквар Рауно Эрвасти. Я обхожу знакомых своей матери и скупаю по углам всякую рухлядь. Доставка бесплатно, раз уж вы подруга матери.
ОЛЬГА. Спасибо. Нет. Однажды я, дурочка, продала дюжину кофейных чашек за сто марок, а на следующий день увидела их в антикварной лавке по сто марок за чашечку. Не ваша ли это лавка? Где-то я вас видела.
ЭРВАСТИ. У меня просто лицо такое типичное. На визитке есть адрес. Приходите, когда сможете. (Заглядывает в список.) В этом доме жила и другая... Да, скажите, любезная, где живет госпожа Лехтимяки?
ОЛЬГА. Она вчера умерла.
ЭРВАСТИ. Ах так, ах так... (Вычеркивает имя из списка.) В таком случае, пойду передам соболезнования и сделаю предложение относительно наследства. Хорошо, что вы оказались дома.
ОЛЬГА. Я всегда дома. Куда пойдешь, когда все знакомые умерли.
ЭРВАСТИ. Но с другой стороны, подумайте, какой восхитительный покой! Я прямо ощущаю эту тишину. (Помолчав.) У вас, наверно, имеется старый фарфор?
ОЛЬГА. А теперь давайте выйдем, Раймо. (Выходит на площадку и вешает ключи на дверь.)
ЭРВАСТИ. (идет за ней). Вы так оставите ключи?
ОЛЬГА. Да. Для уборщицы.
ЭРВАСТИ. Это же опасно. В газете писали, что один мерзавец закатал бабулю в ковер и запрятал в чулан.
ОЛЬГА. Знаете, я в свое время могла нанести сорок хуков в челюсть. Не верите?
ЭРВАСТИ. Верю, верю.
ОЛЬГА. Не верите? А ну, сожмите, вот тут.

Эрвасти сжимает ее руку в предплечье.

Что скажете? Это мой мускул для колки дров.
ЭРВАСТИ. Я бы так не оставлял ключа.
ОЛЬГА. Да мне слышно, если здесь кто-то ходит. Сижу на ступеньке и раскладываю пасьянс. Никто не пройдет незамеченным. Зрение у меня слабое, но слух обострился. Про вас я сразу догадалась, что это не почтальон. У него очень легкая походка – топ, топ, топ. Сразу улучшается настроение. Вам бы тоже не помешало повыше задирать ноги.
ЭРВАСТИ. Почему вы сами не хотите открыть дверь?
ОЛЬГА. Уборщице! Да я лучше буду маршировать в самую слякоть, черпая сапогами грязь, чем стану наблюдать, как какая-то нескладеха возится со щеткой в моем доме. Чужие никогда не убирали за мной! Дочь думает, что у меня нет сил. Пф! Однажды у меня ноги были в гипсе вот до сих пор, так я ползала по полу с тряпкой в руках. Правой подтирала, а левой отталкивалась от стен.

У Эрвасти звонит мобильник.
ЭРВАСТИ. Простите. (По телефону.) Рауски? Ага! Умерла? Родственники есть? К чертям! Спрашивай, а не мямли! (Помолчав.) Это я возьму на себя. (Уходит, делая прощальный жест пальцами.) До встречи!

Ольга на площадке раскладывает пасьянс.

ОЛЬГА. Пики – пойду. Черви – останусь.

4. Новая уборщица
Рундис в комнате Ольги. В одной руке он держит щетку, в другой пакет с молоком. Рундис пьет из пакета, но молоко прокисло, и он выплевывает его обратно. Ложится на диван и засыпает.
Ольга в подъезде осознает, что за дверью тихо. Подслушивает под дверью, потом входит внутрь. Смотрит на Рундиса. Вынимает из шкафа стартовый пистолет и стреляет в воздух. Вздрогнув, Рундис просыпается и начинает щеткой чистить диванные подушки.
РУНДИС. Я немного помял ваш диван.
ОЛЬГА. Идите домой. Идите себе, идите! Вас наняла моя дочь. Она бы и не решилась, если бы не жила в Испании. Идите, идите.
РУНДИС. Неплохая квартирка. И давно вы тут обитаете? (Работает щеткой, продолжая изучать квартиру.)
ОЛЬГА. С тридцать первого... И вот теперь уже два года. Я родилась при царизме, в Великом княжестве Финляндском, а мой отец...
РУНДИС. Да-да, это интересно. Я еще вытру с комода пыль...
ОЛЬГА. Не стоит! Он заперт.
РУНДИС. А ключа нет?
ОЛЬГА. Потерялся.
РУНДИС. Ну, открыть-то я сумею. (Вынимает из пакета инструмент и начинает вскрывать комод.)
ОЛЬГА. Нет, не надо! Я еще найду этот ключ. Ни к чему не прикасайтесь! Выпейте кофе! (Тянет Рундиса за рукав к столу. Наливает кофе из термоса.) Дома, когда приходили гости, мама кричала мне: "Свари-ка, Ольга, кофе гостям", я знала, что нужно брать тот, что подешевле. Пожалуйста! (Наливает Рундису молоко из пакета в который он плюнул.)
РУНДИС. Нет! (Помолчав.) Хорошее печенье.
ОЛЬГА. Это маленькие хлебцы. (Прислушивается.) Слышали? Дверь госпожи Лехтимяки! Она умерла, и теперь туда наведывается столько народу, как никогда при ее жизни. Правда, писем она получала всегда очень много. Раз я слышала, как почтальон чертыхался, запихивая какую-то бумажку в щель. "К чертям собачьим!" – так он и сказал, к сожалению.
РУНДИС. Ого. (Встает.)
ОЛЬГА. Радио сломалось, так мне теперь лучше слышно. Потом, я купила такие очки, что кофейная чашка кажется величиной с таз. Хотите взглянуть? (Протягивает очки Рундису.)
РУНДИС. (надевает их и разглядывает Ольгу.) Хох! (Встает.)
ОЛЬГА. Вы пойдете домой?
РУНДИС. Я вынесу ковры во двор. (Сворачивает ковры в рулон.)
ОЛЬГА. А вы осилите? Для мужчины вы очень хлипкий.
РУНДИС. Многие обманывались. (С трудом закидывает ковер на плечо. Стоит, шатаясь.) Эге, с первой попытки.
ОЛЬГА. Я выносила их всего лет пять назад. Эти старые ковры такие тяжелые, чистая шерсть, узелок к узелку.
РУНДИС. Верно, не из дешевых?
ОЛЬГА. Ветхозаветные.
РУНДИС. Расцветочка – о'кей. Я возьму и этот небольшой коврик.
ОЛЬГА. Это шелковый, выбивайте осторожно. (Пытается наступить на ковер.)
РУНДИС. (вытягивает его у нее из-под ног). Этот тоже хорош. Небось, дорогой?
ОЛЬГА. Мама получила его в подарок из Питера, когда выходила замуж...
РУНДИС. (прерывает). Откройте-ка мне дверь.
ОЛЬГА. Ах, оставьте. Здесь шатается всякий сброд. В нашем районе так неспокойно.

Рундис выносит ковры.

А затем он примется за мою корреспонденцию! Старье, конечно, зато так красочно и мило. Хорошие подарочки посылали друг дружке, и на хорошей бумаге. Путь он их только тронет, я притворюсь, что у меня сердечный приступ и грохнусь на пол. (Прячет газеты в комод и закрывает на ключ.)

В подъезде слышится шум. Гаснет свет.
Ну и дурак! (Включает свет.) Что вы там прячетесь?

Появляется Рундис. Ковров у него нет.

Где ковры?
РУНДИС. Вы правильно угадали.
ОЛЬГА. Как это?
РУНДИС. Не надо было оставлять их на улице. Стоило мне отвернуться, как их кто-то спер.
ОЛЬГА. Что?
РУНДИС. Кто-то их уже почистил и закатал. В смысле спер.
ОЛЬГА. Не может быть!
РУНДИС. Именно так! Но не расстраивайтесь, не расстраивайтесь, я немедленно заявлю в полицию. Это будет даже более официально, поскольку я же вынес эти ковры. Могу я сразу получить за услуги?
ОЛЬГА. Я думала, что это бесплатно, иначе бы Сиркка...
РУНДИС. А что сейчас бесплатно? Государство обнищало вконец.
ОЛЬГА. (заглядывает в кошелек). О ужас. У меня всего десять марок!

Рундис направляется к дверям.
Но я достану деньги. Приходите за ними завтра. И передавайте привет.
РУНДИС. Кому?
ОЛЬГА. Полицейскому!
РУНДИС. Будет сделано. (Возвращается.) Я могу взять эти десять?

Ольга вытряхивает на пол монетку из кошелька. Рундис подбирает ее и на прощанье пинком опрокидывает стул.

ОЛЬГА. (кричит вслед). Спасибо и до свидания! И передавайте привет!

5. Магазин Эрвасти
Входит Ольга.

ЭРВАСТИ. Боже мой!
ОЛЬГА. Что?
ЭРВАСТИ. Какая удачная прическа. Извините, но я должен взглянуть еще сзади.
ОЛЬГА. Мне нужны деньги. Это имеет какую-то ценность? Мамина брошь-камея. (Подает ее Эрвасти.)
ЭРВАСТИ. Да-да. (С сожалением.) Эта морда, к сожалению, снизит цену. Вам удивительно к лицу этот оттенок. (После паузы) Пятьдесят.
ОЛЬГА. Но ведь оправа из золота.
ЭРВАСТИ. Но уже потертая. Продавец изящного, конечно, не должен так говорить, однако не странно ли, до чего неэротично выглядят женщины на картинах. Разумеется. Ван Гоги, Рембрандты и прочие парни знали свое дело, но вспомните, видели ли вы когда-нибудь на картине подлинно привлекательную женщину? Куда же вы?
ОЛЬГА. Домой.
ЭРВАСТИ. Это огорчает! Я тут советуюсь относительно расценок, работаю, потею, веду борьбу, а клиент вдруг по своей прихоти берет и уходит. Послушайте, это же моя профессия!
ОЛЬГА. (замечает свой ковер). Это что за ковер?
ЭРВАСТИ. Не правда ли – сокровище? Он только что появился и скоро исчезнет тем же путем.
ОЛЬГА. Он мой.
ЭРВАСТИ. Это невозможно.
ОЛЬГА. Сегодня утром у меня украли этот ковер с перекладины во дворе.
ЭРВАСТИ. Вы уверены? (Быстро сворачивает ковер в рулон.)
ОЛЬГА. Второго такого не существует. Какой ужас, вот уж будет радость для Сиркки. А вас ждут неприятности.
ЭРВАСТИ. Как это?
ОЛЬГА. Это же краденая вещь.
ЭРВАСТИ. Об этом никому не следует говорить. Неужели тетушка Ольга на такое пойдет?
ОЛЬГА. Но ведь мой уборщик уже пошел сообщить в полицию.
ЭРВАСТИ. Вот именно! Уже и в полицию сообщили. Вот что получается, когда доверяешь человеку.
ОЛЬГА. Теперь надо сообщить, что ковер нашелся.
ЭРВАСТИ. Сообщите, что нашли на улице. (Достает из кармана купюры.) Послушайте, я куплю эту брошь. Сколько просите?
ОЛЬГА. Вы же сказали, что пятьдесят.
ЭРВАСТИ. Ну, разумеется, подруге матери я немного прибавлю.
ОЛЬГА. Никаких благодарностей. Сделка должна быть честной.
ЭРВАСТИ. Безусловно. Сотню возьмете? Немного помялись, но ай какие теплые. Я никогда не доверял кошелькам. (Запихивает несколько двадцатимарочных купюр в сумку Ольги.) Вам нужны деньги. (Находит еще пару купюр и тоже сует в сумку.) Двести, прошу вас!
ОЛЬГА. (отдает брошь Эрвасти). Забирайте, забирайте, раз уж она так важна для вас. (Берет свернутый в рулон ковер и собирается его вынести.)
ЭРВАСТИ. Оставьте! Я сам понесу.

Ольга не отдает.
Ну тогда хоть за другой конец. (Закрывает лавку и идет следом за Ольгой.)

Они вместе несут ковер по улице.

ОЛЬГА. Что до меня, так мне эти ковры не нужны, но Сиркка их так любит. Говорит, они слишком хороши на каждый день. Но я думаю, в мире столько уродливого, что прятать красоту – большой грех. Не лучше ли отправиться в шелковом платье на картофельное поле, чем ждать, пока моль на чердаке съест его. Что с того, если оно истреплется и разъедется по швам? Для красивого предмета не может быть лучшей доли, чем любовь до гроба. Надо танцевать на паркете, покуда он не провалится, а хрусталем следует чокаться, покуда он не разлетится вдребезги. И знаете, что самое забавное? От детей, которые все чувствуют обостреннее, которые требуют, обоняют и видят в тысячу раз точнее, чем иной пропитанный трубочным дымом знаток, так вот именно от них прячут все красивое и ценное. Представьте себе, каков бы был мир, если бы детям отдавали все самое прекрасное – вещи, шелк и хрусталь...
ЭРВАСТИ. (садится). Не паясничайте! Вы давали своим детям играть с этим ковром?
ОЛЬГА. Нет. Никогда. (Пауза.) Прошу прощения. Когда нет собеседника, привыкаешь к монологам. Дома я частенько дискутирую вслух сама с собой, чтобы мозги не заржавели. (Пауза.) А как поживает ваша мама. Раймо?
ЭРВАСТИ. Рауно. Полностью свихнулась. Когда я в прошлый раз навещал ее, она кричала: "Вор! Убирайся, вор!".
ОЛЬГА. Все же она была самой смышленой в нашем классе.

Ольга и Эрвасти на пороге квартиры Ольги. Эрвасти хочет войти, Ольга ставит ковер стоймя перед ним.

ЭРВАСТИ. Разрешите мне только взглянуть (Заглядывает в дверь.) А что это за лампа?

Ольга продолжает перекрывать вход.
Я могу и обидеться. Обещай, что если мне не продашь, так уж никому другому!

6. Ночная попытка ограбления
Ночь. Квартира Ольги. Рундис при свете фонаря пытается открыть комод дорогого дерева. Ольга дремлет на диване. Вдруг она вскрикивает и включает свет. Рундис и Ольга пристально смотрят друг на друга.

ОЛЬГА. А-а, это ты. Я было испугалась.
РУНДИС. Не нашла ключа?
ОЛЬГА. Не скажу.

Рундис идет к дивану, заглядывает под подушку, раскидывает белье.

Молодчина. Белье перетряхнул.
РУНДИС. Давай его.
ОЛЬГА. Не дам.
РУНДИС. Где он?
ОЛЬГА. Не скажу, хоть убей.
РУНДИС. Хорошо. (Пинает комод, затем взламывает ящик. Вынимает рекламные листки и тапочки с отрубленными носами. Глядит на них остолбенело.) И это все?
ОЛЬГА. Мое собственное изобретение.
РУНДИС. Драные резиновые тапочки? Зачем ты запираешь на замок всякую рухлядь?
ОЛЬГА. Чтобы не украли! Но от таких, как ты, замки не спасают. Не сдавать же их в банк?
РУНДИС. Надеюсь, кто-нибудь пришьет меня прежде, чем я превращусь в старого дурака. В скупердяя, который запихивает в сейф мусор.
ОЛЬГА. Слава Богу, что я – это я, а не ты.
РУНДИС. Ты уже старая дура.
ОЛЬГА. (тихо). Если уж тебе приходится быть вором, так хоть научись... Больше всего на свете меня раздражает беспомощность.
РУНДИС. Что?
ОЛЬГА. И бездарность. Шел бы ты лучше в армию, там командуют другие дурни.
РУНДИС. В армию я пошел бы по одной причине – там нет таких противных старух.
ОЛЬГА. Армия как раз – блестящий образец плохой организации и бездеятельности.
РУНДИС. Ну, ты и дерьмо! Я не желаю слушать твои проповеди.
ОЛЬГА. Нет, слушай, если влез сюда среди ночи мучить старую женщину. И не произноси таких слов, как "дерьмо"!
РУНДИС. Ты думай, что говоришь.
ОЛЬГА. Следует обращать внимание на свою речь, это приносит конкретную пользу. Когда меня отправили учиться в Хельсинки, я за пирожное писала девчонкам сочинения. Но когда их работы стали оценивать выше моих, я покончила с этим грязным делом.
РУНДИС. (внимательно смотрит на Ольгу.) И что за польза была тебе от учебы?
ОЛЬГА. Образование ценно само по себе.
РУНДИС. Да-а. Сидишь тут без единого пенни. Что за жалкий хлев? Телика нет, радио – дрянь. Газеты даже не носят. Здесь как в могиле.
ОЛЬГА. Это гнездо смерти. Мой брат умер, умер здесь.
РУНДИС. Сейчас мы говорим о тебе. Почему ты так плохо устроила свою жизнь? На что ты ее потратила?
ОЛЬГА. Я растила детей и ни у кого не просила помощи. Если бы магазин не закрылся, я бы и теперь колола чурки в сарае. В моих жилах течет офицерская кровь, я умею заставить людей подчиняться. Когда дома загорелся чердак, я одна сохраняла спокойствие. Это я сунула мужикам ведра в руки и колотила граблями тех, кто хотел сбежать.
РУНДИС. Нет, ты не офицер! Ты паук. Я здесь всего две минуты. А ты уже поучаешь, что мне говорить и как думать. К черту, иначе и на меня напялишь какую-нибудь робу.
ОЛЬГА. Я только стараюсь быть приветливой.
РУНДИС. Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной.

Ольга делает протестующий жест.
Не прерывай. Это так: мужчины и женщины – враги по рождению. Ты когда-нибудь думала, почему мужики мрут раньше женщин? Потому что женщины мучают их до смерти! Ну, где твой муж?
ОЛЬГА. (после паузы). Умер.
РУНДИС. Разумеется! Довела до гроба. Женщины убивают и без оружия.
ОЛЬГА. Да, надо признать, что эти герои, которые стреляют в незнакомцев на улице и отправляют детей в газовые камеры, по большей части мужчины. Как и великий стратег Александр Македонский. Что за стратегия: надравшись, маршировать на восток, убивая по дороге мужчин? Чтобы к власти вернулись прежние правители? Вот тебе и великие мужи!
РУНДИС. Потому что женщины сами никогда ни за что не отвечают. Они ждут, пока мужчины сделают дело, а потом жалуются: "Мы этого не хотели".
ОЛЬГА. Да у женщин и права голоса не было, когда я родилась. Потребовались века, чтобы его добиться.
РУНДИС. Сами виноваты! Почему не требовали?
ОЛЬГА. Догадывалась, к чему ты клонишь. Я не клюну на такую дешевку!
РУНДИС. Я серьезно. Это была бы справедливая война. Мужчины хотят править женщинами, а женщины мужчинами. Надо заявить об этом прямо, а не притворяться. Если женщины хотят изменить положение дел, почему же они не уменьшат количество врагов? Будь я матерью, я бы убивал сыновей при рождении, топил в ближайшей канаве.
ОЛЬГА. Теперь поступают наоборот. Убивают девочек.
РУНДИС. Вот именно. Это только подтверждает бездарность женщин.
ОЛЬГА. Я не желаю слушать такие гадости! Если того, кто бьет сильней и безжалостней, считают правым, что я могу поделать? Жизнь так убога. Но я никогда не стану маршировать неизвестно куда, убивать неизвестно кого, чтобы потом в отпуске насиловать маленьких детей в приморских гостиницах. Лучше я останусь старой и жалкой женщиной. Я презираю насилие!
РУНДИС. Как угодно! Жалкая старуха, которую забыли собственные дети. Помрешь – никто и знать не будет, неделю проваляешься на полу. Продолжай изучать биографию великих мужей.
ОЛЬГА. Ты же знаешь, что я за человек. Я и в одиночестве не пропаду и смерть приму стоя.
РУНДИС. Валяй. Но я прежде исчезну. (Собирается уйти).
ОЛЬГА. (бежит следом). Так-то лучше, иначе я съезжу тебе по морде. (Вдруг громко, в исступлении, начинает рыдать.)
РУНДИС. (растерян). Эй, бабушка, перестань плакать. Не принимай близко к сердцу. Неужели тебя жизнь ничему не научила?
ОЛЬГА. Да у меня сердце разрывается, когда я гляжу на молодого человека, которого ничто не волнует. Тратит силы и талант на то, чтобы говорить гадости. Тогда ступай и повесься. Ступай, если ни к чему нет интереса.
РУНДИС. Это что – напутствие ветеранов молодежи? Вранье все это. Я задумал кое-что очень интересное.
ОЛЬГА. А я верю, что все движется вперед. Мир движется вперед.
РУНДИС. Тебе неинтересно узнать?
ОЛЬГА. Нет! (Пауза.) Но все-таки скажи.
РУНДИС. В старом городе, у залива, видели трех пичужек - усатиков. Я собрался на них посмотреть.
ОЛЬГА. Что?
РУНДИС. Знаешь, как они выглядят?
ОЛЬГА. Да я не знаю даже, кто это.
РУНДИС. Вроде бородатой синицы. (Пауза.) Скоро утро. Я пошел. (Уходит.)
ОЛЬГА. (кричит вслед, в открытую дверь). Но ты же вор!
РУНДИС. (возвращается). И что же я спер?
ОЛЬГА. Но ты собирался.
РУНДИС. Могу поклясться, что ни секунды не желал спереть твои резиновые тапки. Они мне велики на пару номеров.
ОЛЬГА. К сожалению, я обязана заявить в полицию. (Идет к телефону.)

Рундис останавливает ее. Они пристально смотрят друг на друга. Тишина.

РУНДИС. В таком случае, мне придется взять тебя с собой. Надень пальто. И не шуми в подъезде.
ОЛЬГА. Ну, из-за такой мелочи я не собираюсь будить соседей. (Берет пальто и сумочку.)
РУНДИС. Пошли. (Берет ее за рукав.)
ОЛЬГА. Но я иду с тобой только потому, что хочу еще немного прочистить твои мозги.

Уходят.

7. Поход за попугаями
Туман и тени камышей у залива. Появляется Ольга. Она ищет Рундиса.

ОЛЬГА. Эгей! Эгей-хей-хей! Где ты? Эгей!
ГОЛОС. Ш-ш-ш.
ОЛЬГА. Хо-хой?
ГОЛОС. Ш-ш-ш.
ОЛЬГА. Хо-хой?
ГОЛОС. Ш-ш-ш.
ОЛЬГА. Хо-хой?

Из тумана выходит Полицейский с биноклем на шее и сачком в руках. Он приближается, отчаянно жестикулируя, чтобы Ольга молчала.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ (шепотом). Здесь необходимо соблюдать строжайшую тишину. Или молчите, или уходите.
ОЛЬГА. Простите.

Тишина. Ольга шагает рядом с Полицейским.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вот уже третий день, как мы выслеживает этого чертяку. Я не жалуюсь, но при направлении на подобную работу могли бы учитывать не только талант, но и трудовой стаж.
ОЛЬГА. А что происходит?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Отлов птицы.
ОЛЬГА. Я ищу совсем других птиц.. то есть, один мужчина их ищет. А я ищу его.

Издали доносится голос Рундиса.

РУНДИС. Эй! Здесь! Здесь!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Тс-с-с.
РУНДИС. Бабуля! Ольга! Ты что, не слышишь? Сюда! (Вбегает, останавливается при виде Ольги и Полицейского.)
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Именем закона, молчать!
РУНДИС. Какого черта? (Хочет удрать.)
ОЛЬГА. Иди сюда!
РУНДИС. Лучше ты иди сюда.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Обоим оставаться на месте. Этот район сейчас закрыт.
РУНДИС. Нам надо их увидеть. Там три усатых пичужки! (Ольге.) Слышишь? Типичный призыв. (Продолжает.) Рфзоонг...
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ты птицелов? Тогда есть дело. Поймай попугая. Вчера из-за него посреди города стояли тысячи машин. Все движение было нарушено. Я не понимаю, почему его нужно поймать живым. Гуманней было бы прихлопнуть. Это ли не издевательство – морозить южную животину?
ОЛЬГА. Он что же, удрал из зоопарка?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Нет! (Едко.) Это гражданский попугай. (Отдает сачок Рундису.) Давайте сделаем так: ты возьмешь сачок, а я буду вести наблюдение. Госпожа, чтобы на мешать, пойдет домой. А то вчера пожарная машина подняла спеца по попугаям на дерево, ему не хватило до птицы сорока-пятидесяти сантиметров, а тут какая-то старушка с криком прибежала смотреть.
ОЛЬГА. П-фф! (Медленно уходит.)
РУНДИС. (Ольге). Остерегайся чужих мужчин!
ОЛЬГА. П-фф!. Я схожу посмотреть танцевальный дворец. Это тут рядом. Построено в стиле "югенд", и с любой стороны вид на море. В былое время летними вечерами там собирались тысячи пар потанцевать.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Его разобрали.
ОЛЬГА. Танцевальный дворец?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Там пол прогнил. А новый обошелся бы слишком дорого.
РУНДИС. Стоп, стоп, у бабули сосуды лопнут. Она в жизни не закончит, если на эту тему разговорится.
ОЛЬГА. Если бы все в мире думали так, сейчас не существовало бы ни одной японской пагоды или голландской деревушки. У нас такая короткая история. Неужели ее настолько стоит стыдиться, чтобы уничтожать любую память о ней?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Нынче история развивается быстрей, чем когда-либо. За ней не поспеть.
РУНДИС. Зависит от того, кто догоняет.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Если бы зависело от разума, то большинству не следовало бы даже давать водительских прав. Информация способствует развитию. (Гордо.) Если где-то взорвется бомба, мы сразу же об этом узнаем. Мы живет в реальном времени!
РУНДИС. А раньше, в древности, они прозябали, несчастные люди.
ОЛЬГА. А вы желали бы знать, отчего сегодня хотят все сравнять с землей? Да потому, что если человек узреет хотя бы хлев, построенный триста лет назад, он поймет, что и до него жили люди и после него будут жить люди. Это несколько смирит его гордыню. Но если человек живет на стройплощадке, он начинает воображать, что настоящее – и есть нечто особенное. Его перестает задевать прошлое и будущее, и можно делать, что заблагорассудится. Согласны?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Я...
ОЛЬГА. Чем моложе государство, тем короче память. А человек дряхлеет только в старости. Скоро будет достаточно только бантика или пуговицы, чтобы напомнить о любом историческом событии. Вы думаете, небось: разговорилась старая дура. Вам и отвечать неохота. В этом и состоит ваша вина!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Я только хотел сказать, что...
РУНДИС. (восторженно кричит). Черт побери!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Что? Ты его видел?
РУНДИС. Гля, гля, гляньте! На светлом фоне, там, где потемнее, возле елок...
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ну?
РУНДИС. Не там. Гляди на том же уровне, но правей, где ивняк. Правей! Правей! В направлении моего бинокля. Сила! Заметил?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Но это же не попугай.
РУНДИС. Конечно нет. Усатая пичужка. Это апогей моей жизни. Смотри, вторая. Чертовски хороши!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Я про что говорил?
РУНДИС. Скажи, что это от загрязнения среды. Климат потеплел, и в Финляндию переселяются экзотические породы.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Мне дадут наконец сказать? Спасибо. Но вы забываете об одном деле! (Долгая пауза.) Видео!
ОЛЬГА. Что?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Видео! Все можно сохранить! Память живет. Ничто уже не исчезнет бесследно.
ОЛЬГА. Это картинки, а не память!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Именно! Вместо смутного воспоминания мы сможем сохранить неподкупную правду, и в будущем мы будем иметь точную картину прошлого. Долой пустые спекуляции! Вы только подумайте! Какая фантастика – иметь на собственном видео похороны Тутанхамона. Или битву на дубинах! Это было бы лучше всяких фильмов. Я прямо обалдеваю, как только представлю себе всю бездну истории, которая, можно сказать, предана забвению.
РУНДИС. А если отец не удосужится запечатлеть роды, родится ли там вообще что-нибудь?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вы что, не признаете этих возможностей? Человечество развивается, если оно может следить за своим развитием и учиться на ошибках. Это касается и самых простых людей. Запечатлеть данный миг и через сто лет увидеть в фильме.
РУНДИС. Безумно интересно.
ОЛЬГА. А если свадьба в памяти жениха и так остается воспоминанием о невыразимо прекрасной летней ночи? Невеста ослепительна, как принцесса, а озеро излучает таинственный свет. Потом мы смотрим фильм и видим, что ноги невесты искусаны комарами, а на траве валяется пластмассовое ведро. А озера не видать и вовсе. Так что же лучше, а?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Это все не так. Когда я женился...
РУНДИС. Мои соболезнования.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Спасибо.(Пауза.) Да, когда я летом женился, мы посмотрели эту запись сразу на свадьбе, и ничего плохого там не было. Только острей ощущаешь праздник, когда не надо перебегать из одного места в другое. Судите сами! Мы можем вновь и вновь переживать все это!
РУНДИС. У тебя и брачная ночь отснята на видео?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Слушай, я уже давно хочу тебя спросить... Ты служил в армии?
РУНДИС. Я не являюсь гражданином Финляндии и чертовски этим горжусь.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Так ты не финн? Следовало догадаться, хо-хо. Да-а. Не финн... теперь я понимаю... Да-а, да-а... (Пауза.) так кто же ты?
РУНДИС. Я из числа соседей.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Швед? Теперь я понял... Да-а... да-а... швед.
ОЛЬГА. Talar du svenska? {Говорите по-шведски? (швед.)}
РУНДИС. Never. {Никогда. (англ.)}
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Это подтверждает мою теорию. Я всегда подозревал, что этими птицами занимаются только полудурки. А еще эти, у которых крысы. В мире немало людей умирает от голода, а девушки разгуливают с крысами на шее и скармливают им жареную печенку.
ОЛЬГА. (кричит). Он его съел!
РУНДИС. Что?
ОЛЬГА. Я видела, как пролетел попугай, а тут какая-то большая птица – хвать его! Смотрите! Лакомое блюдо получилось из экзотики!

С неба сыплются зеленые перья.

РУНДИС. Как этот ты заметила, а я нет! Хоть бы позвала!
ОЛЬГА. Я хотела, но пропал голос.
РУНДИС. Черт побери, что за невезенье! Я всю жизнь мечтал увидеть, как хищная птица хватает добычу на лету, а тут какая-то вообще впервые наблюдает птиц и вдруг видит, как ястреб схватил попугая. А рядом полицейский любуется, как потрошат добычу!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. (возбужденно). Вот именно. В таких ситуациях надо иметь при себе фотоаппарат, чтобы восторгалась не одна бабуля, а весь финский народ. Лучший снимок на природе остался неснятым – это сражение закончилось. Может, подвезти госпожу до города?
ОЛЬГА. Да...
РУНДИС. Нет...
ОЛЬГА. А что, было бы заманчиво прокатиться в полицейской машине, набраться новых впечатлений.
РУНДИС. Ах, новых...
ОЛЬГА. Да. Все же, пожалуй, останемся – посмотреть на скаутов.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. За парнем тоже неплохо бы посмотреть (Уходя.) Время уже семь часов.
РУНДИС. От полицейского ничего не скроешь. (Ольге.) И пичуги улетели мои. Что смеешься?
ОЛЬГА. Видел бы ты в этот момент попугая! Могло ли это яйцо, рожденное в джунглях, предположить, что закончит путь в заснеженном лесу на рождественском столе ястреба? (После паузы.) Знаешь, мне даже захотелось овсянки.
РУНДИС. Овсянки? (Трогает горло.) Бр-р...
ОЛЬГА. Не нравится? Я ем ее каждый день.
РУНДИС. Купим бифштексы. (Пауза.) Я угощаю.
ОЛЬГА. Боже мой. Где мы их поджарим?
РУНДИС. У тебя нет плиты?
ОЛЬГА. Ну, есть...
РУНДИС. Тогда пошли.
ОЛЬГА. А тебя разве не ждут дома?
РУНДИС. А-а... Я живу у одной женщины. Она будет только счастлива, что сэкономит на еде. На самом деле ты – важная веха в моей жизни.
ОЛЬГА. (польщена). Да?
РУНДИС. Я в жизни никогда не платил за еду или за жилье. Ты первая женщина, которой я предлагаю перекусить.

8. Рундису становится скучно
Ольга и Рундис в квартире Ольги. Рундис лежит на диване. Ольга раскладывает пасьянс.

ОЛЬГА. Ты играешь в "безумного студента"?

Рундис в ответ бурчит.
А в "пиковую даму"?
РУНДИС. Нет.
ОЛЬГА. А в "казино"?
РУНДИС. Не умею.
ОЛЬГА. А в "свинью"?
РУНДИС. Я две недели ничего не делал, а только играл с тобой в карты.
ОЛЬГА. Я думала, что из тебя выйдет боевой соратник, однако... хоть кол на голове теши, парень лежит, как чурбан. Не надоело тебе?
РУНДИС. Отчего же? Вот мужчина, который валяется на диване с набитым брюхом. Он может дремать или бодрствовать, как будет ему угодно. В любой момент он может подняться и выйти в эту дверь, чтобы исчезнуть навсегда.
ОЛЬГА. Вот если б сейчас из щели за диваном высунулась гадюка, ты бы и пикнуть не успел, как бы она тебя укусила. А я всегда начеку и – жвак –охватила бы ножницами ее башку. (Подкрадывается к Рундису и роняет холодную цепочку на его голый живот.) Змея!
РУНДИС. (вскакивает). Черт побери! (Пауза. Снова ложится.)
ОЛЬГА. Ха-Ха! Заставила парня ожить. Ты как лунатик, Рундис. (Пауза.) Ты не заболел? Встряхнись, ты еще за человека сойдешь.
РУНДИС. Никогда больше так не делай.
ОЛЬГА. Конечно, пока молод и здоров, легко меняешь место и друзей, но потом, когда подступят усталость и старость? Кто тогда позаботится о тебе в чужой стране?
РУНДИС. Дай мне поспать.

Пауза.

ОЛЬГА. А что ты думаешь о той девушке?
РУНДИС. Это невыносимо. О чем ты говоришь?
ОЛЬГА. О той девушке, у которой ты жил до нашей встречи.
РУНДИС. А-а, Элла. Я был там, пока ее муж находился в отъезде.
ОЛЬГА. Эта девушка замужем?
РУНДИС. Ольга, ты в этом ничего не смыслишь.
ОЛЬГА. Это пожилая женщина? У нее есть дети?
РУНДИС. Оставь...
ОЛЬГА. Я пригласила ее сюда.
РУНДИС. Что?
ОЛЬГА. Я позвонила и велела прийти. Замужем? Что за безобразие! Тебе не противно?
РУНДИС. Я никогда никому не навязывался, они сами приходят и начинают суетиться.
ОЛЬГА. Отвратительно! А ты, естественно, втюрился?
РУНДИС. Лучше оставим это.
ОЛЬГА. У тебя и прежде бывали такие девушки?
РУНДИС. Ты часом не свихнулась? Это такие мелочи. Ну, было и прошло. А ты – совсем другая история. (Пытается взять Ольгу за руку.)
ОЛЬГА. (бьет его по руке). Я тебе не "история"! Я понимаю, что можно влюбиться и натворить глупостей, но чтобы просто так... тьфу, гадость! Встретишь кого-нибудь, и черт с ним, так?
РУНДИС. Ты часом не ревнуешь?
ОЛЬГА. Пф! Я? Да никогда! Пфф! Но меня огорчает еще кое-что. Не хотелось бы говорить об этом.
РУНДИС. Ну и молчи.
ОЛЬГА. Пропали серебряные ложки. Неужели обязательно быть нечестным?
РУНДИС. Необязательно. Я же предупредил тебя честно и откровенно, что я подлец.
ОЛЬГА. Я потому и сержусь, что ты мог быть намного лучше.
РУНДИС. Я вполне доволен собой.
ОЛЬГА. Живешь за чужой счет. Побираешься!
РУНДИС. Кому я мешаю? А? Я никого не надувал, не выпендривался. Вдосталь помотался по свету, людей повидал, а сам вызываю лишь жалость. Тряпка! Несколько старых ложек ничего не значат.
ОЛЬГА. Это воровство. Я, как дура, думала, что из тебя выйдет что-нибудь путное. Но вот опять влипла в дерьмо.
РУНДИС. (после паузы). Ольга.
ОЛЬГА. Что?
РУНДИС. До сих пор я пропускал мимо ушей все, что ты говорила. Однако сейчас намерен послушать. Рассказывай, как, по-твоему, мне следует жить.
ОЛЬГА. Знаешь, я по утрам часто думаю, была бы я сейчас молодой, мне бы не хотелось вставать с постели. Чего вам ждать? Наблюдать за чем? По сравнению со мной. Я видела, как казаки въезжают в город, как парусники покидают гавань, как человек разгуливает по Луне. В моем родном доме половицы строгали из вековых сосен такой толщины, что двое мужчин едва обхватывали. Я кричала "Ура"! негру на Олимпиаде Гитлера и просыпалась ночью, когда бомбили и окна разлетались вдребезги. Я видела своими глазами, как мир становится другим.
РУНДИС. И ты не делала ничего?
ОЛЬГА. Я?
РУНДИС. Ты спокойно наблюдала со стороны, как разрушают этот мир, насилуют леса, и все, что принадлежало тебе, умирает. Если воздать тебе по заслугам, тебя следует просто убить.
ОЛЬГА. Не беспокойся, я и так умру.
РУНДИС. Вот это несправедливо. Преступление – умереть, ускользнув, как собака сквозь калитку, а прочих оставить мучаться последствиями того, что успела натворить. К пожизненному, черт побери!
ОЛЬГА. Но есть и полезные изобретения. Прививки, самолеты и...
РУНДИС. Разве болезни изжиты?
ОЛЬГА. Ты просто дразнишься.
РУНДИС. Нет уж, поговорим. (Сажает ее напротив себя.) Скажи, как это возможно, что в старину обычный мужик из захолустья рубил себе избу, и она получалась у него невероятно красивой и такой прочной, что богачи скупают их теперь под свои дачи. Обычная семья жила в доме, о котором нынче могут мечтать только миллионеры. Как это возможно? Поясни. Ты же свидетельница.
ОЛЬГА. Я не знаю.
РУНДИС. Денег развелось больше, чем когда-либо. А дома, воздух, еда и одежда стали хуже. Как это возможно?
ОЛЬГА. Тебе не довелось наблюдать, как голодные дети едят мерзлую картошку.
РУНДИС. Картошку! Плииз, немного понимания соразмерности. Каждая капля молока, которую новорожденный впитывает из груди матери, наполнена ядом. И тебе не надоело талдычить про картошку, съеденную сто лет назад?
ОЛЬГА. Надо бороться! Нельзя сдаваться. Нельзя допустить, чтобы мир стал уродливым.
РУНДИС. Напротив! Тебе придется к этому привыкнуть.
ОЛЬГА. Пф!
РУНДИС. Выбора нет. Ты не сможешь жить, если будешь плакать, как только выйдешь на улицу. Тогда жизнь превратиться в ад. Мир каждую секунду меняется в худшую сторону. Тебе следует научиться чувствовать себя в нем уютно. Бля, любить его!
ОЛЬГА. Я не верю тебе! В уродливом мире человек не может быть счастлив. Как, например, болезни, голод и лишения делают человека несчастным, так равно и отсутствие красоты. Человек чувствует себя плохо и по чему-то тоскует, хотя он сам представляет смутно, по чему именно. Только красота делает человека счастливым.
РУНДИС. Красивым может быть и горящий танкер, и костры, которые жгут нищие морозной ночью.
ОЛЬГА. Нет. Только то, что хорошо, - красиво.
РУНДИС. В таком случае не остается надежды.
ОЛЬГА. Остается.
РУНДИС. Как это?
ОЛЬГА. Если ты ничего не понимаешь, ошибка в тебе, а не в мире!
РУНДИС. Ольга, ты опоздала. Если ты испортила жизнь своим детям, оставь хоть меня в покое. (Снова ложится на диван.)

Тишина.

ОЛЬГА. Прости. (Пауза.) Прости меня.
РУНДИС. Ерунда. (Встает, надевает ботинки.) Тебе хотелось поспорить. Пока. (Перепрыгивает через диван, чтобы уйти.) Привет Элле.
ОЛЬГА. (бежит следом). Куда ты собрался? Ты вернешься? Рундис! Куда же ты? Рундис!

9. Разговор с Испанией
Ольга звонит дочери.
ОЛЬГА. Это Сиркка Нюстен? Алло. Хеллоу! Hola! {Привет! (Исп.)} Это мама. Нет, нет, ничего не случилось. Я думала... Ты, значит, не приедешь на Рождество? Я ни на что не намекаю. Подумала, что вместе мы смогли бы съездить в Ранталахти. Просто подумала, не сбросить ли там снег с крыши? Надо обязательно проверить, нет ли воды в погребе. Там в конце дороги можно было бы проехать на финских санках. Ну, не поеду. Нет, обещаю. Почему "какой-то кошмар"? Только крышу обновить, и прослужит еще пятьдесят лет. Может, кое-что из вещичек продать? Здесь, правда, почти ничего не осталось. Не буду продавать. Нет. Я не сержусь. Как мальчики? Я не выведываю, я только подумала... На прошлое Рождество не было даже открытки, посмотрим, получу ли теперь. Со мной все в порядке, я хотела только услышать твой голос. Сиркка, послушай...

Разговор прерывается.

Алло? Алло? Что случилось? Слышишь? Ау, ау! Молчит. Они что же, повредили мой телефон? Алло? (Кладет трубку.)

Звонок в дверь. Это Элла. Ольга разглядывает ее в глазок. Элла заглядывает в щель для почты. Они секунду смотрят друг на друга. Потом каждая удаляется в свою сторону.
Стыдно все это! (Сердито.) Еще является сюда и все запутывает, когда я, наконец, научилась жить в одиночестве. Я хочу, чтобы моя жизнь была в порядке (громко кричит) и чтобы никакой молокосос не запутывал ее, пускай весь дом это слышит! Даже голос стал противным. Кхе, кхе. Настоящая ворона. А всегда говорили, что для финки у меня красивый голос, просто как у белорусских женщин, и петь умела. (Запевает.)
Что там за призрак, по образу женский,
Печаль средь весны
Хрустальные слезы и жаркое пламя...
10. Инцидент. Рундис и Элла
Улица. Элла сидит в ожидании. Входит Рундис с пластиковым пакетом.

ЭЛЛА. Якоб! (Целует его.) Якоб! Где же ты пропадал?

Молчание.

Не надо объяснять. Я не желаю никаких объяснений.
РУНДИС. Исчезни. (Пауза.) Пожалуйста.
ЭЛЛА. Я не понимаю. Что ты возомнил о себе? Ты думаешь, с человеком можно обращаться как угодно? (Пауза.) Что? Отвечай. (Пауза.) Я не уйду отсюда, пока не услышу ответа. Почему ты так обращаешься со мной?
РУНДИС. Что?
ЭЛЛА. Зачем ты меня мучаешь?
РУНДИС. Чтобы ты, бля, от меня отцепилась.
ЭЛЛА. Хоть бы ты что-то собой представлял, так ведь такой урод! Грубиян. Мой муж куда лучше и красивее тебя. Ты понимаешь? Ты заноза всей моей жизни.
РУНДИС. А меня, это не колышет.
ЭЛЛА. Я хочу получить назад свои письма. Сейчас, мигом! Они не твои. Когда я писала их, я представляла тебя совсем другим человеком. (Вырывает у него пакет.)
РУНДИС. К едрене фене! (Пытается уйти.)
ЭЛЛА (цепляется за него). Якоб! Надо объясниться. Мы не можем так просто расстаться.
РУНДИС. Не можем?
ЭЛЛА. Нет. Пошли к нам, попрощаемся, как следует.
РУНДИС (внимательно смотрит на Эллу). Неси меня.
ЭЛЛА. Не надо.
РУНДИС (нежно). Ты все поняла абсолютно неправильно. Неси меня.
ЭЛЛА. Якоб! Якоб! Посмотри мне в глаза.

Рундис хватает Эллу за шиворот. Затем внезапно натягивает пакет ей на голову и уходит прочь.

11. Мрачная ночь Рундиса и желание состариться
Ночь. Пьяный Рундис вламывается к Ольге. Она стоит, уставившись на него.

РУНДИС. Мне не следовало приходить сюда. Я всегда нахожусь не там, где следует. Только что я побывал у какой-то жуткой бабы, но в самый последний момент все же сообразил, что пора натянуть штаны и тикать.
ОЛЬГА. Можешь и дальше тикать, если не станешь выражаться пристойнее.
РУНДИС. Она ужасна, настоящий коршун с когтями. Так рванула за мной из постели, что я не успел и шнурки завязать. Сама видишь ботинки развязаны.
ОЛЬГА. Я все обдумала. Будет лучше, если ты вернешь мне ключи.
РУНДИС. Почему женщины не терпят фактов?
ОЛЬГА. А почему я должна верить, что разочарование, зависть и месть – правда, а радость – обман? Это не может быть законом природы. Может ли репейник быть более реален, чем яблоко? Или колосок пшеницы? Аромат черемухи?
РУНДИС. Ага! Ты хочешь выбросить меня на улицу.
ОЛЬГА. Так будет лучше.
РУНДИС. Посмотрим, кто уйдет. (Принимает позу боксера.)
ОЛЬГА. Давай мне ключ, сюда, в руку и...
РУНДИС. Дьявол! Ты скорей прослывешь дурой, чем будешь дурно думать о людях.
ОЛЬГА. Что с того?
РУНДИС. Слушай! Каждый человек может спокойно придумать пятьсот способов мучить другого человека. Видишь карандаш – им можно выколоть глаза. Ножницы – ими можно отрезать губы. Но, Ольга, если человеку вручат карандаш и прикажут сделать хоть одно хорошее дело для другого человека, что он придумает? Ничего.
ОЛЬГА. Слушай! Если ты смотришь на человека и не знаешь, как ему помочь, так ведь это только доказывает, что у него все в порядке. Он не страдает ни от голода, ни от жажды, ни от мороза...
РУНДИС. Ольга! Ты хочешь видеть. Что люди хотели бы сделать друг другу? Хочешь? Глянь на эту рубашку. Нет-нет, ты глянь! (Не снимая рубашки, рвет ее в клочья. Затем вдруг чувствует, что очень устал.) Я хочу только, чтобы меня оставили в покое. Но вечно находиться какая-то бабенка, которая за рукав тянет меня в постель. Ольга! Почему я не могу быть старым?
ОЛЬГА. Это образуется.
РУНДИС. Ты не понимаешь. Нас разделяет не возраст, не старость или характер, а то время, в котором мы живем. Я, Ольга, слишком старомоден для этой жизни.
ОЛЬГА. Я тоже никогда не чувствовала себя в своей тарелке даже среди тех, кто был мне близок. Как ни старалась.
РУНДИС. Я другое имею в виду. Ты гордишься, что у тебя состоялась такая необычная жизнь. Но это не твоя заслуга. Нынешнее время требует совсем иных масштабов. То, на что я могу надеяться и что из меня может получиться, в такой же мере зависит от времени, как и от меня. (В раздумье.) Я уже ничего не хочу, кроме того, чтобы состариться. Хочу спокойствия и покоя. Я вспоминал бы прошлое, и мне было бы смешно, в каком сумасбродстве я спустил свою молодость. Потом я выпивал бы чашечку кофе и семенил бы в парк кормить уток. Ути-ути-ути. Я не позволил бы никому и ничему нарушать мой покой. Вот чего я хочу. Отдыха и покоя. Ольга! А чего бы ты хотела больше всего в жизни?
ОЛЬГА. Проведать свой дом.
РУНДИС. Что же ты не проведаешь?
ОЛЬГА. Будто я не пыталась?
РУНДИС. Он что, где-то в Лапландии?
ОЛЬГА. Нет. За сто километров.
РУНДИС. Отсюда?
ОЛЬГА. Да.
РУНДИС. Не может быть. И это твоя заветная мечта?
ОЛЬГА. Да.
РУНДИС. Черт побери. Всем бы твои проблемы.
ОЛЬГА. Как это?
РУНДИС. А прямо сейчас и отправимся.
ОЛЬГА. Что ты, что ты?!
РУНДИС. Нет, завтра. Я закажу машину.
ОЛЬГА. Но...
РУНДИС. Что?
ОЛЬГА. Но...
РУНДИС. Ты не хочешь?
ОЛЬГА. Хочу, но...
РУНДИС. Да или нет? Последняя возможность. (Считает.) Первая, вторая, третья...
ОЛЬГА. Спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо!!!
РУНДИС. Ольга, ты мой идол. (Падает на диван.)
ОЛЬГА. Ты что? Рундис?
РУНДИС. Когда я закрываю глаза, я вижу, как утки скользят по льду за кусочками хлеба... И вот уже одна из лапок дергается в воздухе, они, бедняжки, так глупы, что даже не стесняются падать на хвост. (Смеется.) Вид у них невероятно забавный...
ОЛЬГА. Не засыпай. Это мой диван. (Пауза.) Рундис?

Рундис засыпает. Ольга ласково, как ребенка, укрывает его.

12. Второй разговор с дочерью
Телефонный звонок. Ольга берет трубку. Сиркка звонит ей по мобильному с площадки дли игры в гольф.

ОЛЬГА. Алло!
СИРККА. Что ты там делаешь? Мама! Я звонила сто раз, а ты не отвечаешь. Я уже боялась, не случилось ли что-то страшное. А потом узнала, что у тебя телефон отключен.

Рундис что-то бормочет.

Что это?
ОЛЬГА. Да ничего.
СИРККА. Ты можешь себе представить, сколько стоит восстановить связь от Испании до Финляндии?
ОЛЬГА. (бесхитростно). Нет.
СИРККА. Почему ты мне не сообщила, что у тебя нет денег оплатить счета? Или ты забыла?
ОЛЬГА. Нет.
СИРККА. Ты справляешься со своими делами? (Пауза.) К тебе приходит кто-нибудь?
ОЛЬГА. Да.
СИРККА. Отвечай внятно. Ты здорова? Часто ли приходит уборщица?
ОЛЬГА. Да.
СИРККА. Когда в последний раз? (Пауза.) Ну.
ОЛЬГА. Уборщица и сейчас здесь.
СИРККА. Сейчас? Среди ночи?
ОЛЬГА. Да.
СИРККА. (строго). Позови ее к телефону.
ОЛЬГА. Уборщица спит.
СИРККА. Спит?
ОЛЬГА. Спит, спит. Я потому и говорю таким голосом, чтобы не потревожить.
СИРККА. Мама, что это такое? У тебя чужая женщина среди ночи.
ОЛЬГА. Это мужчина.
СИРККА. Мужчина?
ОЛЬГА. Да. (Решает довериться.) Он храпит там, на моем диване. Очень приятный молодой человек, но у него странные взгляды на женщин. Мы спорим на эту тему. Алло! (Слушает.) Сиркка? Ты где? Наверное, этот разговор будет стоить ужасно дорого.
СИРККА. Мама, я попытаюсь поскорее приехать к тебе. Сразу после Нового года. Мы приведем дела в порядок.
ОЛЬГА. Я уже сказала, что моя жизнь в полном порядке.
СИРККА. Точно. Послушай, мама... Мама! Ты обещаешь мне позвонить завтра? Звони каждый день. Я оплачу. Обещаешь? А теперь иди спать.
ОЛЬГА. Что ты вообразила? Я же не могу улечься рядом с этим молодым человеком! Я сплю на полу.
СИРККА. На полу?
ОЛЬГА. Да я уже пятьдесят лет, как сплю на ковре. Представь себе, как это выглядит. Но давай заканчивать. Иначе будет безумно дорого. Пока-пока!.
СИРККА. Мама? (Пауза.) Пока!
Второе действие
13. Дорога к отчему дому
Ольга и Рундис по лесной дороге направляются к дому Ольги. Идет снег. Машина сломалась, и они продолжают путь пешком при свете карманного фонарика. Рундис ускоряет шаг. Ольга следует за ним, запыхавшись. Рундис вдруг останавливается.

РУНДИС. (возбужденно). Послушай!
ОЛЬГА. Что?
РУНДИС. Шш-ш. Слушай.

Слушают.

ОЛЬГА. А что должно быть?
РУНДИС. Ничего! Это самые тихие часы в году. Ни одна птица не поет.
ОЛЬГА. Тут прежде, если ночью идти, слышались странные голоса. Оттуда снизу, с болота, поднимался холодный туман и доносился цокот подков и скрежет колес. Карета все приближались, и вдруг казалось, что на голову падает тяжелый капюшон. Все темнело вокруг. А когда зрение возвращалось, призрак лошади и кареты испарялся. (Указывает.) Призрак вставал вон из этого ельника.
РУНДИС. (бежит в ту сторону, кричит). Гррр! (Пауза.) Из какого ельника?
ОЛЬГА. Здесь раньше был старый ельник. А на склоне рос красивый сосняк.
РУНДИС. Уже не растет.
ОЛЬГА. Нет. Сквозь глотки хозяев утекли эти леса. Ты, парень, когда в последний раз был в лесу?
РУНДИС. Не помню.
ОЛЬГА. Тоже мне натуралист!
РУНДИС. Ольга! Если ты хочешь увидеть сто тысяч скворцов, куда ты отправишься?
ОЛЬГА. Я не хочу.
РУНДИС. В Берлин. Стервятники и грифы – в Дели. Если понаблюдать за птицами Хельсинки, становится заметно, что они чувствуют себя лучше, чем люди. Чайки гнездятся на жестяных крышах, а филины тащат из парка голубиную падаль своим птенцам. Они живут в полную силу в то время, как люди сидят по домам и жалуются, что жизнь трудна и беспросветна, маленькая пташка размером с детский кулачок мигом облетает весь белый свет, влюбляется и создает семью. И это раз в году! По меньшей мере! Такое едва заметное движение головы, и ты кое-что увидишь в жизни. (Показывает.)
ОЛЬГА. Как?

Рундис показывает снова.

(Щелкает его под подбородком.) Оказывается, твоя башка еще на что-то годится.
РУНДИС. Не то, что у некоторых. Далеко еще?
ОЛЬГА. (останавливается). Дом уже должен быть виден, но, наверное, слишком темно. Ты помнишь тот большой камень, возле которого сломалась машина?
РУНДИС. Эге, значит...
ОЛЬГА. У этого камня тайно встречались мои мать и отец. Мама была старшей дочерью в большой семье, а отец всего лишь коробейником из Карелии. Здесь его прозвали. Шухер-мухер, потому что он говорил так странно. Если у него спрашивали, сколько у него детей, он отвечал: "Во второй дюжине – два". (Показывает на пальцах.) Понимаешь?
РУНДИС. У меня была учительница математики, которую звали Ребекка Тунцельман фон Адлерпфлут мит Гольдене Лайерн унд Лёв. Мы называли ее тунцом.

Потрясенная Ольга останавливается.

Что еще?
ОЛЬГА. Я не понимаю. Он должен быть здесь.
РУНДИС. Тут ничего нет.
ОЛЬГА. Нет.
РУНДИС. Ты уверена, что мы не заблудились?
ОЛЬГА. Уверена (Пауза.) Я присяду. (Обессилено садится на землю.)
РУНДИС. (с беспокойством роется в сугробе). Смотри, если покопаться в снегу, можно найти кусок кирпича. От крыльца. (Пауза.) Это был большой дом.
ОЛЬГА. Да, был.
РУНДИС. Покрашенный красной охрой?
ОЛЬГА. Да.
РУНДИС. Ты что? Ольга!
ОЛЬГА. Отец перед смертью со слезами на глазах просил, чтобы я посетила родной дом в Карелии. Я обещала, но так и не побывала, а теперь уже поздно.
РУНДИС. Ольга. Я даю тебе обещание. До сих пор я не обращал внимания на твои рассказы, но теперь все будет иначе. (Стучит по голове.) Все останется здесь!
ОЛЬГА. Мне представлялось, что если я и совершала ошибки, то своим детям я подберу такое местечко, где бы жизнь продолжалась чуть дольше в обоих направлениях. Подумала, что и от меня на земле останется какой-то след.
РУНДИС. Ольга. Когда я был маленьким, я пытался запихать в банку запах щенка, чтобы нюхать его, когда собака вырастет. Я решил также, что когда няня умрет, я возьму себе на память ее вставленные зубы. Когда я стану взрослым, я поставлю их на телевизор и покажу своей жене: вот она, тетя Хеллу.
ОЛЬГА. Но должно же найтись этому всему объяснение раньше здесь был застекленный коридор, а теперь его нет. (Ведет Рундиса за собой.)

Они проходят сквозь дом, контуры которого обрисовываются в пространстве.
Тут были тесовые двери из толстых бревен и двойные засовы. Их нет. Доски для пола были широкими, как плечи крупного мужчины, и там, где ходили чаще, была словно шелковая полоска. Тут стоял стол, за которым во время трапезы умещалось человек тридцать. Я могу и сейчас ощутить запах этого дерева и его поверхность. Я стояла тут ранним утром, было тихо, и летний ветер шевелил занавеску на окне. Но все это оборвалось на мне. (Проходит сквозь силуэт дома, он исчезает.) Прошлое растаяло, как снег.
РУНДИС. Ольга! (Пауза.) Ольга. Это хорошо, что не все остается в памяти. Что кто-то не стоит постоянно за твоей спиной и не дышит в затылок. Моя бабушка, когда я был маленький, говорила только о войне. Однажды к ним на кухню пришли трое женщин-красноармейцев, чтобы испечь хлеб, кто-то застрелил их, и они остались лежать на полу. Я очень четко представляю себе, будто я стою во дворе и смотрю, как тела этих женщин увозят на санях, а их длинные волосы волочатся следом по грязи. На мне насквозь промокшие валенки и варежка во рту. Я знаю, что все это случилось за сорок лет до моего рождения, но это не помогает. Воспоминания бабушки, которые она хотела забыть, стали моими. (Пауза.) Нам надо попасть куда-то в тепло. У тебя синие губы.
ОЛЬГА. Они всегда синие.

Идет снег, темнота сгущается.

РУНДИС. Предстоит темная ночь.
ОЛЬГА. Рождественская ночь. Ни одной звезды.
РУНДИС. А там что за огонек?
ОЛЬГА. Тайми! Я думала, что она в больнице. Моя лучшая подруга!
РУНДИС. Пошли.
ОЛЬГА. Но мы пойдем туда при одном условии. Ты не станешь трепаться.
РУНДИС. Ах, я!

Направляются к дому.
ОЛЬГА. Надеюсь, что Тайми одна. У нее такой непутевый сын. Он одним из первых снаряжается на охоту на лосей, а когда надо выстрелить, - закрывает глаза. Потом приходится гоняться по лесу за подранком. И жену свою он обманывает столь же бестолково.
РУНДИС. Он что, какой-нибудь ректор?
ОЛЬГА. Нет, председатель муниципалитета.
РУНДИС. Мне послышалось, что ректор. Осторожно лед! Может тебя поднести?
ОЛЬГА. Ну уж нет.

14. В рождественскую ночь
Председатель муниципалитета Саволайнен один в доме матери. Ставит на стол рождественскую еду. Нажимает на кнопки мобильника, но откладывает его прежде, чем раздается сигнал! Пьет виски из горлышка и снова звонит.


САВОЛАЙНЕН (в трубку). Это папа. Ты посмотрел подарки? Понравились лыжи, которые подарил папа? Если короткие поменяем. Что мама сказала про серьги? Ну, там были серьги с бриллиантами. Точно были. Мама еще не видела? Попроси маму к телефону. Все равно попроси. Тими! Тими! Когда я приказываю, ты должен позвать! Слышишь? Кто там еще? Аллоо! Аллоо! Аллоо!

Разговор прерывается. Саволайнен снова нажимает на кнопки. Потом осознает, что кто-то стучится в дверь. Саволайнен идет к дверям с большим фонарем. Ольга и Рундис в свете фонаря выглядят жалкими и замерзшими.

Вам чего?
ОЛЬГА. У нас сломалась машина. Мы думали, Тайми дома...
САВОЛАЙНЕН. Тайми уже полгода, как в больнице. Сожалею. (Хочет закрыть дверь.)
РУНДИС. Ой, пустите в дом. Не видите, совсем замерз человек.
САВОЛАЙНЕН. Я с удовольствием помогаю людям, но вы тоже поймите, вы не должны в канун Рождества вторгаться в дом.
РУНДИС. Нет, нет и нет.
ОЛЬГА. Рундис! Ты обещал.
РУНДИС. Самое малое, что вы могли сделать, - это предложить выпить горячего. Это же верная смерть – отправлять на мороз старого человека. Председатель муниципалитета – убийца бабушки.
САВОЛАЙНЕН. Подождите здесь. Я вызову вам такси.

Ольга и Рундис входят в дом следом за Саволайненом.
ОЛЬГА. Все так же, как и при Тайми на Рождество. И запеканка из брюквы!
САВОЛАЙНЕН. Нашлась в морозилке.
РУНДИС. Здесь, очевидно, самообслуживание.

Рундис берет и открывает бутылку, наливает Ольге.

САВОЛАЙНЕН. Очевидно. Help yourself. {Помогай себе сам. (англ.)} (Пытается дозвониться по мобильному, но неудачно.)
ОЛЬГА. Ты узнаешь меня, Микко? А?
САВОЛАЙНЕН. Кто тебя не знает. Говорили, что ты поила змей молоком. И о детях твоих говорили, какие они смышленые и способные, но ведь из них так ничего и не получилось. Знаешь, чем они занимались, когда ты думала, что они на уроке музыки? Вынимали скрипку из футляра и катались на ней с горки.
ОЛЬГА. Хоть какая-то польза.
САВОЛАЙНЕН. Интересно, как по-разному складывается жизнь. Сам я начал с нуля, затем шесть лет работал в муниципалитете, теперь я председатель, и дети мои играют главные роли, когда в школе репетируют сказку.
ОЛЬГА. А где же семья?
САВОЛАЙНЕН. Я здесь в лесной тишине привожу мысли в порядок. Этот дом – именно то, что надо. Несколько необычно, зато весьма привлекательно. А сейчас я вызову такси.
ОЛЬГА. Сколько же это стоит?
САВОЛАЙНЕН. Понятия не имею. Думаю, что недорого.
РУНДИС. Самая дорогая ночь в году.
САВОЛАЙНЕН. Вас подвезут до автобуса, это недорого.
ОЛЬГА. Разве автобусы ходят в Рождество?
САВОЛАЙНЕН. Откуда мне знать?
РУНДИС. Конечно. Откуда председателю знать об автобусах? (Изображает председателя партии молодых.) На них ездят только алкаши, женщины и другие меньшинства.
САВОЛАЙНЕН. Не моя вина, что кто-то выехал на раздолбанной машине. Если нет годного транспорта, надо дома сидеть.
РУНДИС. (все еще представитель молодежи). А если ты не так богат, что не можешь уплатить за обучение детей, не следует их заводить. И не рассчитывать, что о них позаботится государство, так?
САВОЛАЙНЕН. Вот каким стал мир. Если машина ломается, обвиняют государство. Это не мои проблемы. Не придет автобус – отправляйтесь на такси до самого дома.
ОЛЬГА. Откуда у нас такие деньги!
РУНДИС. Он одолжит.
САВОЛАЙНЕН. И не подумаю.
РУНДИС. Почему нет?
САВОЛАЙНЕН. Я тебе не доверяю. Честно говоря, не верю, что ты их вернешь.
РУНДИС. А Ольга? Ты и ее принимаешь за бандитку?
САВОЛАЙНЕН. У нее нет собственного мнения. Она у тебя на поводу.
РУНДИС. Мне его избить или прикончить? Ольга, твое решение.
ОЛЬГА. Пойдем отсюда. Мы можем провести ночь в машине, а завтра уж наверняка пойдет автобус.
РУНДИС. К черту такое раболепие! Ты что, готова пройти десять километров по такой каше, чтобы я переживал: вот упадет еще и сломает бедро. Больницы Финляндии забиты такими героическими бабками (Садится.)
ОЛЬГА. (Саволайнену). Мы не знали, что Ранталахти разобрано. Думали там погреться.
САВОЛАЙНЕН. (направляется к дверям). Я подвезу вас до остановки. Другого выхода нет. Но я надеюсь, что вы понимаете, что не так-то просто в Рождественскую ночь выехать, чтобы проводить чужих людей. Не каждый способен проявить такое участие. Кто бы оценил: я делаю больше, чем кто-либо другой.
РУНДИС. Да, политик. Но о людях можешь не говорить, это совершенно иное дело.
САВОЛАЙНЕН. Это ребячество.
РУНДИС. Лучше помолчи, а говорить будешь, когда тебе заплатят, как до сих пор было принято.
САВОЛАЙНЕН. Это последняя возможность, я не собираюсь торчать в дверях своего, то есть, матушкиного дома. Если вы идете, мы отправимся тотчас.
ОЛЬГА. (подходит к Саволайнену, стоящему у дверей). Мы не пойдем. Вы пьяны.
РУНДИС. Ольга, молодец!
САВОЛАЙНЕН. Стыдись! Старая женщина, а шатаешься ночью по лесу с молодым парнем. Тьфу, черт!
РУНДИС. Ты дашь нам денег на такси до Хельсинки. Тысячу на лапу. Я верну.
САВОЛАЙНЕН. Ты спятил? Такой забулдыга, как ты, наверняка состоит на учете. Появляются по ночам в грязной одежде и начинают вопить. Я специально приехал сюда, в поисках тишины и душевного покоя в противовес тому напряжению, что переношу на работе. Чтобы почерпнуть сил на природе. Если бы я нуждался в обществе, я бы привез из больницы свою мать. Но я жаждал побыть один. В покое. Выметайтесь на улицу! Вон. Тотчас.
РУНДИС. Посмотрим, дядя, кто вылетит первым.
САВОЛАЙНЕН. Я вас предупредил! Это нарушение домашнего и рождественского покоя!
РУНДИС. Жми дальше, дядя.
САВОЛАЙНЕН. Ты иди первой. (Подходит к Ольге и пытается схватить ее за руку.)
РУНДИС. Сейчас дядька вылетит. (Вышвыривает Саволайнена на улицу.) Восемь девяносто, Финский Боб Бимон!
САВОЛАЙНЕН. (кричит на улице). Эй! Нельзя людей вышвыривать ночью на мороз!
РУНДИС. Я был того же мнения, а вот ты – нет. Зубы заговаривал. (Закрывает дверь на замок.)

Саволайнен шумит во дворе.


ОЛЬГА. Настоящий говнюк! Извини. (Пауза.) Но нельзя же оставить его на улице?
РУНДИС. Лучше б он сдох. Но такой засранец не загнется. Он пойдет в баню допивать свое виски. Ха-ха. Слышишь, как буянит?
ОЛЬГА. Чудно, как некоторые люди скучны от рождения, а с годами делаются еще хуже. Помню, в детстве я угощала его бананами, так он от жадности съедал их с кожурой. (Пауза.) Ах, как заманчиво выглядит Таймина запеканка из брюквы. Попробую. А ты возьмешь?
РУНДИС. Нет. Я спец по другой части. (Кладет в стакан кусок окорока и заливает его вином.)
ОЛЬГА. Ты знаешь, муж Тайми был моим братом. Отцом этого. Красавец-мужчина, мастер по плаванию, но горький пьяница. Из-за того и погиб. Тайми спрятала от него ключи от машины, так он поехал за спиртным на тракторе через озеро и провалился под лед. Зацепился одеждой за рычаг коробки передач. У меня было шестеро братьев, из них лишь один умер естественной смертью. Больше всего я горевала по Лаури. Он в семнадцать лет угодил на войну. Такой был длинный, что не помещался в гробу, хоть ноги обрезай.
РУНДИС. У меня нет ни одного родственника.
ОЛЬГА. В самом деле?
РУНДИС. Нет. Skal pa den saken. {Выпьем за это дело (швед.)}
ОЛЬГА. Киппис! За свободу любви!

Чокаются.

Осмелимся зажечь свечи?
РУНДИС. Jawohl, Herr Leutenant. {Есть, господин лейтенант (нем.)}

Рундис зажигает свечу на часах. Они начинают позванивать. Рундис и Ольга смотрят на них.
Смотри, как у тебя щеки порозовели.
ОЛЬГА. Не смотри, я наверняка выгляжу ужасно.
РУНДИС. Нет.
ОЛЬГА. Да.
РУНДИС. Нет. Я клянусь.
ОЛЬГА. Ты не рассердишься, у меня для тебя есть очень глупый подарок.
РУНДИС. Ну?
ОЛЬГА. Да он такой... ничего особенного... (Протягивает Рундису огромный кожаный кошелек.)
РУНДИС. Прекрасно. (Пауза.) Но что это?
ОЛЬГА. Так я и думала, что это глупо.
РУНДИС. Да нет, здорово. Я могу хранить в нем хотя бы... облигации.
ОЛЬГА. Это кошелек моего отца.
РУНДИС. Черт побери! Кем был твой отец? Королем Финляндии? Наверное, на телеге привозил домой деньги. Надеюсь, у моего подарка другой срок хранения. (Вынимает из кармана коробку конфет.) Изволь. Вишни в шоколаде.
ОЛЬГА. Это совершенно лишнее.
РУНДИС. Ничего. Они довольно дорогие.
ОЛЬГА. Я знаю. Зато самые лучшие.
РУНДИС. Никогда не пробовал.
ОЛЬГА. Теперь попробуешь. (Дает конфету Рундису.) Я бы не поверила, что проведу когда-нибудь такое Рождество. Свечи, окорок и рождественские подарки. Дома мы всегда пели после трапезы и подарков.
РУНДИС. У нас это не было связано с определенным днем. Стоило залить квасу в машину, как бабушка запевала. Срабатывало, как шарманка.
ОЛЬГА (поет).
Ночь Рождества, ночь Рождества,
Людям работу закончить пора.
Ночью Семейство Святое не спит,
Все на Младенца в яслях глядит...
(Делает знак Рундису, чтобы и тот пел.)

Рундис отворачивается, но все-таки бурчит нечто вроде песни.
Внезапно со двора стреляют в окно. Стекла сыплются на праздничный стол. Рундис и Ольга бросаются на пол.

САВОЛАЙНЕН. (кричит в мегафон). Слышите? Дом окружен. Слышите? Руки за голову и выходите по одному!
РУНДИС. Эй, action man. {Человек действия. (англ.)} Не скажешь ли, куда ты целился? Если в меня, то, к сожалению, промазал, а если в дом, то отлично попал в самый центр стенки. Я спрашиваю, потому что по слухам, ты и прежде палил мимо большой мишени.

Саволайнен снова стреляет. Со стены падает картина.
ОЛЬГА. Боже мой, боже мой...
РУНДИС. Сиди, не двигайся! (Ползет по полу к дверям и выскакивает на улицу.)
САВОЛАЙНЕН. (продолжает орать в мегафон). Friis! {Не шевелиться! (англ.)} Вы слышали? Friis!

Раздается выстрел и крик раненого Рундиса. Все стихает. Рундис вбегает с окровавленным лицом и падает на пол.

ОЛЬГА. Боже мой! Рундис? Но почему каждый, почему все...

Вбегает Саволайнен с мегафоном на шее.
САВОЛАЙНЕН. У меня не было выбора. Состояние аффекта. Уходите. Я беру ответственность на себя. Вам тут нечего делать. Я вызвал по телефону "Скорую помощь". Скоро приедут. (Выталкивает потрясенную Ольгу за дверь. Подходит к Рундису.) Я не хочу никоим образом оправдываться, но ты сам спровоцировал кровопролитие. Я уверен, что если бы в рождественскую ночь кто-то вломился к тебе в дом, ты бы действовал так же. А разве нет? Каждый человек имеет право защищать свой дом. Разве нет? Я сознаю, что в данном случае переборщил, но любому терпению приходит конец. Я ведь тоже человек. Слышишь ты? (Пауза.) Но тебе не надо ни о чем беспокоиться. Я готов принять ответственность за все на себя.
РУНДИС. За все... (Пытается что-то сказать, но теряет сознание.)
САВОЛАЙНЕН. Эй, не надо! Эй! Черт побери. Попытайся. Эй! Идите скорей сюда. Эй, на помощь! Это будет ваша вина, если он умрет.

Входят два санитара с носилками. Поднимают Рундиса и кладут на носилки.

1-й САНИТАР. Берись со стороны ног. Если завтра не будет ветра, пойду рыбачить, жена может говорить что угодно.
2-й САНИТАР (Саволайнену). Ну и дела! И все же счастливого Рождества!

Санитары уносят Рундиса.

15. Письмо от дочери
Весна. Ольга дома одна. Читает свод законов.

ОЛЬГА. "Превышение мер самообороны"... "Нарушение домашнего покоя"... "Плохое обращение"... Ничего тут такого нет. "Закон о женщинах-пастухах". Что за чудеса? Мужчина посягает на коровью нравственность... Какого года эта книга? (Раздражается.) Если законы Финляндии – такая каша, так что будет, когда европейские ослы теперь объединятся? Слава Богу, я этого не увижу. Раньше говорили, что телеграф сближает людей. Теперь компьютер. Что за чушь! Если никто не пишет, так нет и почты, а если никто не звонит, тебе не поможет и десяток телефонов. Не звонят – и все тут. Такая злость берет, что хочется вышвырнуть в окошко весь этот мусор. Ха-ха! отмолочу-ка я его вовсе. Ха-ха, повозись-ка теперь!

С лестницы доносятся голоса.
По-моему, это почтальон. (Быстро направляется к двери, видит Почтальона.) Мне есть что-нибудь? Я жду письма.
ПОЧТАЛЬОН. Нет. Это почта покойной Лехтимяки.
ОЛЬГА. Может, все-таки проверить, не остались ли где в сторонке незамеченная открытка или письмо.
ПОЧТАЛЬОН. Знаете, я еще ни разу не опускал почту в ваш ящик. Мы сами на почте удивлялись, что это за человек, которого никто не поздравит даже на Рождество. Но нет. Только реклама.
ОЛЬГА. А можно мне самой посмотреть?
ПОЧТАЛЬОН. Стоп, стоп, стоп! Это нарушение тайны переписки. Что бы вы сами сказали, начни какая-то бабуля рыться в вашей корреспонденции?
ОЛЬГА. Да уж, интимность человеческих отношений оберегается до такой степени, что никто точно не знает, в чем же она. А если кто-то кого-то ищет? На него не обращают внимания. А если кто-то заболеет и умрет от отчаяния, что ему сообщить ничего не хотят? Потому что не родственник! Человек может исчезнуть, умереть, и никто не узнает. (Пауза.) Я прошу! Посмотрите еще раз. Ольга Викстрем.
ПОЧТАЛЬОН. Не от жениха ли вы ожидаете письмеца? (Роется в сумке.) Нет, нет. Аалтонен, Маалисмаа, Лайне, Кютемаа, Салминен, Воланен... Викстрем!... Как оно попало сюда? Извините меня. Пожалуйста, госпожа! Примите поздравления! (Отдает письмо.)
ОЛЬГА. Это совсем не то.
ПОЧТАЛЬОН. Ну и запросики! Сперва десятилетиями не получать почты, а потом вдруг уже и не нужно. Конечно, это не мое дело, но подписать конверт мог и другой человек, не его автор.
ОЛЬГА. Да! Если обе руки перевязаны, сам не можешь! (Вскрывает письмо.) Что это? Какой мелкий почерк. Я не вижу.
ПОЧТАЛЬОН. Я не хочу навязываться, но если вам нужна помощь...
ОЛЬГА. Да, спасибо, читайте.
ПОЧТАЛЬОН. Минуточку. Тут какие-то бумаги и вот - письмо. (Читает.) "Мама" – восклицательный знак.
ОЛЬГА. Это от моей дочери.
ПОЧТАЛЬОН. Очень важно поддерживать связь с уходящим поколением. Кхе, кхе. (Читает.) "Мама. Не надо усложнять события. Если ты не хочешь со мной разговаривать, можем общаться в письмах. Никакой трагедии не произошло. Ты же знала все это время, что гнездо смерти будет продано. Ты переедешь в дом престарелых в Илтала. Я бы сама приехала, чтобы помочь с переездом, но в связи с твоим поведением это затруднительно. Странно, что ты не понимаешь, насколько загружена моя жизнь и без этих забот. Дети и Хуго, который упрямо пытается сохранить фирму, хотя каждому ясно, что это ему не под силу. Совсем потерял чувство реальности. Второе событие более грустное. Ранталахти разобрано. Я не сообщала тебе, поскольку знаю, какова ты во гневе. Я бы могла еще подождать, но окружающие не захотели. Ты догадываешься, почему. Они пытаются найти покупателя на этот участок. Конечно, мы ничего не предпримем, пока ты не дашь своего разрешения на продажу".
ОЛЬГА. Хотелось бы знать, кто больше ожидает моей смерти, они или я сама.
ПОЧТАЛЬОН. Конечно, содержать старую халупу никому не под силу. Продолжать? (Читает.) "И еще одно. Я веду такую жизнь, которая меня устраивает. Меня нельзя назвать неудачницей. Ты не имеешь права критиковать, ты обо мне по существу ничего не знаешь. Может быть, это и жестоко, но не идет ни в какое сравнение с тем, как жестока ты была по отношению ко мне. Ребенком я не смела даже смеяться, так как, по-твоему, у меня был противный смех". (Пауза.) Мне продолжать или сначала хотите присесть?
ОЛЬГА. (устало). А это что за бумаги?
ПОЧТАЛЬОН. Видимо, документы купли-продажи. Но послушайте, не только вам приходила такая почта. Давайте я прочту вам одно деловое письмо, тут тоже возмутительный случай... Где мои окуляры? Меня попросили зачитать на суде следующее письмецо. Но это не я писал. (Вытаскивает письмо и читает.) "Уважаемый суд! Я прошу"... он, значит, просит... "покончить с необоснованными слухами, которые распространились в Пункалайтуми относительно смерти моего дальнего родственника Эркки Суурпяя. Подчеркиваю, что я совершенно не причастен к этому делу. По некоторым утверждениям, в ночь своей гибели Эркки Суурпяя видели безобразно пьяным в такси в компании почтового служащего, который был также в нетрезвом виде. На мой взгляд, подобные утверждения марают честь всей почтовой организации. Я сам служу на почте вот уже пятнадцать лет, но никогда не разъезжал в такси пьяным, хотя у меня имелись к тому материальные предпосылки. Прошу также отметить, что я сожалею, что Эркки пришлось умереть в Карьялохья, хотя мы всегда были бы рады приветствовать его в своем родном приходе".

Тишина.

Что с вами?
ОЛЬГА. Я устала.
ПОЧТАЛЬОН. Может, вызвать врача?
ОЛЬГА. Нет. Это просто усталость.

16. Человек в капюшоне грабит Эрвасти
Магазин Эрвасти. Он говорит по мобильному телефону.
ЭРВАСТИ. Не проходит! Позвони Паси и продай ему. Он ничего не соображает. Паси идиот. Когда мы были в Бангкоке, и Паси хотел произвести впечатление на одну женщину, он повел ее обедать в дорогой ресторан. Там сперва подали такие горячие тряпки, которыми надо было вытереть руки. Паси принял их за рисовые вафли и оторвал зубами огромный лоскут. Да еще пытался его проглотить. В следующий раз он хотел исправить оплошность и, когда на стол подали жидкое варево, он погрузил свои лапы по запястья в суп и помыл руки. Так что ему всю партию...

Входит Рундис. У него под мышкой большая книга. Его лицо еле видно из-под капюшона.

Сюда пришел какой-то забулдыга. Поговорим позже. (Делает вид, что не замечает посетителя.)

Рундис покачивает дверь, так что дверной звонок гремит непрерывно.
Что вам угодно?
РУНДИС. Я бы продал эту книгу о птицах. Все австралийские виды. Шестьсот марок.
ЭРВАСТИ. У меня в последнее время были неприятности. Не могу рисковать.
РУНДИС. Это подарок ко дню рождения. Смотри: "Счастливого дня рождения. Якобу с любовью. Элла". Дешево отдам.
ЭРВАСТИ. Откуда мне знать, не краденая ли?
РУНДИС. Ты и прежде у меня покупал.
ЭРВАСТИ. Тем более.
РУНДИС. (начинает изучать товар). Это что такое?
ЭРВАСТИ. Я уже сказал, что ничего не покупаю. Чего тебе еще?
РУНДИС. Я знакомлюсь с ассортиментом твоей фирмы. Я потенциальный покупатель. У тебя есть подержанные часы? А? Слышишь? У тебя есть старинные часы от Беми? (Приводит в действие старинные игрушки на прилавке.)

Комната наполняется движением и шумом.

ЭРВАСТИ. (быстро выключает одну игрушку за другой). Если я говорю тебе "уходи", ты уйдешь. Так будет лучше для нас обоих.
РУНДИС. Имею же я право посмотреть.
ЭРВАСТИ. Ты зачем маскируешься? Открой свою рожу, или я позову на помощь. (Хочет позвонить.)
РУНДИС. (вырывает трубку у него из рук). Слушай, ты разбойник еще почище меня. Выманиваешь задарма у старух дарственные ложки и античный фарфор, а они, бедные, еще благодарят тебя и восхваляют между собой, раз уж ты им почти родственник.
ЭРВАСТИ. Да кто ты такой?
РУНДИС. Покупатель. Я хочу старинный медальон с женской головкой.
ЭРВАСТИ. Нечего мне угрожать.
РУНДИС. Я знаю, что ты торгуешь краденым.
ЭРВАСТИ. Кто тебя направил сюда? Вяйсянен? (Берет медальон.) Ты это имел в виду?
РУНДИС. Я его покупаю.
ЭРВАСТИ. Три тысячи.
РУНДИС. (кладет телефон на пол и ставит на него ногу). Ты забыл. Двести. Забери эту книгу. Ты сможешь получить за нее триста. Она не краденая. (Кидает книгу Эрвасти.) Одна одинокая женщина с маленькой зарплатой с большим трудом приобрела ее в надежде, что один разнесчастный малый будет ее хоть немного любить. (Хватает медальон, отбрасывает телефон под ноги Эрвасти и убегает.)

Эрвасти пытается позвонить, но аппарат испорчен.

17. Обожженное лицо
Ольга дома одна. Раздается звонок, и она еле-еле собирается с силами, чтобы открыть дверь. В дверях стоит Рундис, он прикрывает лицо капюшоном. Ольга, щурясь, смотрит на него, но не узнает.

ОЛЬГА. Что вы хотите?

Рундис не в состоянии ответить.
Что вам угодно? (Пауза.) Я сейчас закрою дверь.
РУНДИС. Нет! Подожди. (Пауза.) Я... думал... (Пауза.) Рундис здесь живет?
ОЛЬГА. А кто его спрашивает?
РУНДИС. Я.
ОЛЬГА. А вы кто?
РУНДИС. Разве вам портрет не знаком? Такое лицо должно было запомниться.
ОЛЬГА. Я закрываю дверь.
РУНДИС. Давай! Давай закрывай все замки и никогда больше не открывай! (Идет прочь, пиная стену в коридоре.)
ОЛЬГА. (бежит следом.) Эй постой! Подожди! Какое у вас к нему дело? Я передам, когда Рундис вернется.
РУНДИС. Он не вернется.
ОЛЬГА. Почему?
РУНДИС. Он умер.
ОЛЬГА. (очень тихо). Что?
РУНДИС. Рундис умер. А если бы он не умер, его следовало бы убить. Это такой безмозглый парень! Чертов тупица, дрянь, идиот!
ОЛЬГА. Не ври. Не обманывай, хулиган! (Теряет силы, ноги не держат ее, она опускается на пол.)
РУНДИС. Эй! Нечего тут лежать, поднимайся. (Подходит к ней.) Эй! Тебе нельзя тут оставаться.
ОЛЬГА. Это никого не касается, где мне лежать.
РУНДИС. Успокойся.
ОЛЬГА. Мне не нужна твоя жалость.
РУНДИС. А мне твоя. (Поворачивается, чтобы уйти.)
ОЛЬГА. (смотрит на его руки). Рундис!
РУНДИС. Отпусти.
ОЛЬГА. Такие руки. Такие глупые руки. (Целует.) Чудесные руки. Чудесные, чудесные, чудесные руки. (Пауза.) Конечно, ужасно признаваться, и это само по себе ужасное дело, но это так. Я не любила собственных детей так, как тебя. Я знаю, что это неправильно, но я никого и никогда, даже своего мужа, не любила так сильно.
РУНДИС. Ольга, когда я сброшу с себя эти струпья, все наладится. Тебе не надо ни о чем беспокоиться. Я произведу здесь лучший ремонт этого столетия. Тканевая обивка, что только пожелаешь. Я позабочусь. И угадай, что еще. Мы с тобой навестим дом твоего отца в Карелии, а потом поедем в Австралию. Там на шахтах самые крутые парни – финны. Династия Роккман. Они там в таких спецовках, заполненных воздухом, бурят на пятьсот метров и получают безумно большие деньги. Купим дом в Монт-иса, насадим вокруг банановые деревья и прочие экзотические штучки и будем есть мясо крокодилов. Говорят, это вкусно.
ОЛЬГА. Для этого нужны зубы помоложе. И голова.
РУНДИС. Вечно надо возражать. Не отказывайся от своих слов. Ольга, я прошу прощения за все, что привел в негодность. Я научусь не впадать в буйство. Я буду cool. {тихим. (англ.)} Можешь дать мне в морду, если я провинюсь.
ОЛЬГА. Ой, Рундис. Мой маленький мальчик. Можно, я обниму тебя? Один только раз. (Обнимает его.) Только не вздумай заплакать.
РУНДИС. Надо же тебе быть такой старой!
ОЛЬГА. Так уж случилось.
РУНДИС. Это несправедливо, что стоит найти кого-то, как он умирает, и ты остаешься один. Это чертовски несправедливо! Я не согласен.
ОЛЬГА. Любовь всегда и трудна, и прекрасна.
РУНДИС. Нет. Правильная любовь – это когда два человека влюбляются и делят друг с другом свою жизнь. А что выпало мне? Сплошная тоска. Почему мы не могли родиться в одно время и пожениться!
ОЛЬГА. Была бы красивая пара. Франкенштейн и чудовище.
РУНДИС. А и правда! На тебе - развевающееся белое платье и шляпа с широкими полями. Мы отправляемся кататься на лодке. На мне чертовски роскошный мундир царского гусара, на отвороте которого след запекшейся татарской крови. Ты бы не устояла.
ОЛЬГА. Очевидно.
РУНДИС. Но, Ольга, я не умею иначе. Единственный способ вырваться из этого дерьма – найти какую-то женщину. Я хочу чувствовать, что я жив и нахожусь во власти тех же сил, что и Вселенная. Когда я в детстве смотрел на небо, мне точно так же казалось, что я вот-вот упаду в эту бездну. Я не хочу умирать стоя. Да к тому же, я мужчина и создан по-другому. Не смейся! Если даже тигры способны к совокуплению много сотен раз подряд, по отношению к женщине неправильно, что самец ни на что не способен. Если бы мужчина мог любить без устали, как женщина, два человека могли бы соединяться друг с другом до бесконечности. По-твоему, это не любовь, а только детская болтовня, но по-моему, это был бы рай.
ОЛЬГА. Я отдала бы тебе что угодно, если бы это было в моей власти. Но не желай мне вечной жизни.

Долгая тишина.

Надеюсь, ты еще не уходишь?
РУНДИС. Судебное заседание через час. Там что-то из старых проделок. Не думай о них. Ну, пара месяцев пройдет. Потом увидимся. Я перееду к тебе и золотом крупно напишу на дверях: "Королевство Викстрем. Зона, свободная от налогов и пошлин". Да, слышь-ка... (Вынимает из кармана медальон Ольги и засовывает ей в сумку.) Вот тут это. Медальон. Если ты скучала...
ОЛЬГА. (заглядывает в сумку). Что ты натворил?
РУНДИС. Не заводись. Все хорошо. Primus. Знаешь, хотя я пока что плохо вижу, но я разглядел, что ты улыбаешься и глаза блестят, как звезды.
ОЛЬГА. Вот тебе моя фотография. На память. Красивая была, да? Но ведь я та же, та же Все тут – те же руки, ноги, губы.
РУНДИС. (тихо). Только волос лишилась.
ОЛЬГА. И тот же разум. Я стою тут, улыбаюсь и слушаю твою дребедень. Давай же, иди.

Рундис пошатнулся.
Тебе плохо?
РУНДИС. Что-то с головой. (Садится.) Плакать невероятно трудно, если к этому нет привычки. Словно тебя с утра до вечера парили в бане, а потом бросили в прорубь. Никогда в жизни я не чувствовал такой усталости. (Направляется к двери.) Ольга. Ты моя избранница!
ОЛЬГА. А ты мой избранник.
РУНДИС. Я было уже решил, что не возвращусь. К счастью, я оговорил себя. (Уходит.)

18. Письмо Ольги
Ольга дома одна. Она пишет письмо Рундису.

ОЛЬГА. "Я перестала слышать, что происходит за стенами дома. Это хорошо. Я лежу совсем тихо и жду, что успокоятся руки, а потом глаза и сердце. Я приняла решение за них, раз они сами не понимают. Мое тело, словно старая худая мартышка, которая не понимает, что она уже не может скакать и резвиться. Мне надо дать ему команду. Постарайся не сердиться. Если я так долго имела силы распоряжаться собственной жизнью, я уже не сумею отказаться от этого ради других. И не хочу.
Я жалею, что поссорилась с тобой из-за Александра Великого. Можешь считать его хорошим солдатом, хотя он и был бездарным правителем. Подаренная тобой коробка с шоколадом возле меня. Там осталось одно вишневое сердечко. Напоследок в этом мире я съем его с мыслью, что оно такое же красивое и чудесное, как твои губы".

19. Конец
Сиркка, Саволайнен, Эрвасти и Почтальон затягивают всю сцену белой тканью. Ольга исчезает за нею.