a) Театральная цензура, по самому учреждению, по самой своей

отдельности и изолированности от общей цензуры, естественно, строже и

подозрительнее других цензур. В продолжение своего существования эта цензура

несколько раз находила вредное и опасное там, где нет ничего ни вредного, ни

опасного. Доказательством тому служит то обстоятельство, что пьесы,

запрещенные и потом опять пропущенные, не производили никакого заметного

влияния на массу зрителей. Все наши лучшие пьесы ("Ябеда", "Горе от ума",

"Ревизор") прошли на сцену только благодаря особым счастливым

обстоятельствам. А сколько еще и теперь замечательных вещей, которые могли

бы оживить нашу сцену, вследствие излишней, по моему мнению, строгости

похоронено в архиве театральной цензуры. Вот одна из причин бедности

репертуара.

b) Театральная цензура, сносясь с авторами через театральные конторы,

недоступна для прямых сношений, а через это много авторского труда пропадает

даром. Цензура или возвращает одобренную пьесу в контору или уведомляет, не

возвращая пьесы и не излагая причин, что пьеса к представлению не одобрена.

Автор, при свободных сношениях с цензурой, мог бы исправить заподозренное

место, совсем выкинуть, сгладить резкости, и пьеса его игралась бы на сцене

и доставляла ему выгоды. При настоящем же порядке автор теряет труд и

драгоценное время.

c) Наконец самым вредным, самым гибельным следствием настоящей

драматической цензуры для репертуара я считаю страх запрещения пьесы. Автор,

в особенности начинающий, у которого запрещены одна или две пьесы без

объяснения ему причин, поневоле должен всего бояться, чтобы не потерять и

вперед своего труда. Пришла ему широкая мысль - он ее укорачивает; удался

сильный характер - он его ослабляет; пришли в голову бойкие и веские фразы -

он их сглаживает, потому что во всем этом он видит причины к запрещению, по

незнанию действительной причины. Такое постоянное укорачивание, урезывание

себя вредно действует на производительные способности, долго потом

отзывается во всей деятельности; я говорю это по собственному опыту. Чтобы

только иметь надежду видеть свои произведения на сцене, волей-неволей гонишь

из головы серьезные, жизненные идеи, выбираешь задачи пообщее, сюжеты

помельче, характеры побледнее. Можно сказать с полною уверенностию, что

страх запрещения должно считать главной причиной бесцветности нашего

репертуара.

Сколько мне известно, принцип особой театральной цензуры тот, что

слово, сказанное со сцены, гораздо сильнее действует, чем прочтенное в книге

дома. Я с этим не спорю; но мне кажется, что принцип нисколько не изменится,

если, подчинив театральную цензуру общей, издать для пьес, назначаемых к

представлению, особые узаконения и обнародовать их. Таким образом, цензура

ничего не потеряет в своей строгости, но показанные мною неудобства и вред,

происходящий от них для сцены, устранятся.